(прислал хороший человек из Киева)
Не столь давно я впервые посетил киевский «евромайдан».
Не скрою, эта прогулка вызвала во мне изрядную брезгливость. В отличие от подавляющего большинства тех, кто, начиная с последних чисел, ноября, «тусуется» между улицами Крещатик, Институтской и Грушевского, я — природный, в третьем поколении, киевлянин. Мне отвратителен этот чудовищный гнойник, эта выгребная яма, расползшаяся чуть ли не на весь центр моего Города. Во время хождения между баррикадами, палатками и просто кучами мусора — нередко хотелось, чтобы мощные гидранты потоками воды, под большим давлением, смыли весь этот кошмар, сюрреалистический бред нового столетия… Но — стояла задача показать «майдан» гостю, другу из Москвы. И мы мужественно пробирались зловонными лабиринтами…
Вот именно тогда у меня и начал формироваться образ сего психосоциального феномена — «майдана»; не политический, не культурный, а совсем иной. Я бы сказал, относящийся к тайноведению и даже граничащий с мистикой.
Чего было больше всего в предметных нагромождениях этого «бидонвиля» или, если угодно. «шанхая»? Мешков, ящиков, печек-буржуек, бутылок для «коктейля Молотова» — или поставленных неведомым спонсором в количестве десятков тысяч штук, новеньких автомобильных шин?.. Представьте себе, преобладали элементы кладбищенского колорита. Такие себе грандиозные «поминки на гробках», вроде тех, что бывают у нас через неделю после Пасхи: завалы увядающих цветов, несметное число цветных баночек с горящей свечой внутри; портреты погибших «активистов» с фамилиями и датами жизни; на возвышениях, сделанных из тех же ящиков и шин — народные приметы «гробков»: разложенные конфеты, печеньица и рюмки с водкой… Конечно, и всего остального было навалом: карикатур, лозунгов, названий географических пунктов на палатках, объявлений о том и о сём, поносных надписей в адрес всех, кого «майдан» объявил своими врагами. Но всё же царила поминальная стихия. Тем более, что в разных концах дымящего кострами и печами, пропахшего горелой резиной хаоса шли полевые богослужения…
Уже мелькали в Интернете рассуждения о том, что-де «евромайдан» представляет собой нечто вроде языческого капища, а «небесная сотня» расстрелянных своими же сотоварищами, в данном случае — жрецами, есть массовое человеческое жертвоприношение богам войны, как выкуп за грядущую победу. Именно сотня, подобие античной гекатомбы, каковое слово значит в переводе «сто быков»: только здесь были отправлены на небо не быки. А неизмеримо более ценные герои-повстанцы… Что ж! Зерно истины в этих предположениях наличествует. Но лишь зерно. Истина, пожалуй, глубже… и страшнее.
Выйдешь в поле — трупы в кустах,
Выйдешь в море — трупы плывут,
Но не бросят назад свой взгляд
Те, что смерти почётной ждут!
Эта японская песня — «Уми юкаба», или марш скорби — во время войны на Дальнем Востоке стала чуть ли не гимном Страны Восходящего Солнца. Исходя из самурайского кодекса бусидо («путь воина»), цель жизни каждого японского дворянина, высшая честь для него — доблестная смерть на поле боя. Затем предполагается освобождение праведной души для блаженного, беспечального бытия за гробом.
Ту же веру исповедовали и исламские фанатики-хашшашины, духовные предтечи нынешних шахидов, и жители доколумбовой Центральной Америки, ацтеки и майя, убеждённые в том. Что своей мучительной смертью они заплатят за благоволение божеств к родному народу.
Знатоки древних магических обычаев говорят о принятом во многих странах мира обряде инициации. Благодаря этому ритуалу, подчас включающему настоящие пытки, юноши обретали звание мужчин. Мифологический словарь пишет: «Инициация осмысляется как смерть и новое рождение… Переходя в новый статус, индивид как бы уничтожается в своём старом качестве…» Другими словами, надо нырнуть в ад, в очистительное пламя загробья, чтобы сменить свою детскую сущность на взрослую и вернуться на землю полноправным членом племени, будущим мужем и отцом.
Велика ли ценность собственной жизни для дикаря, для члена традиционной общины? Осмелюсь утверждать, что почти ничтожна. Любой индивид — лишь представитель сословия (скажем, охотников или воинов) и передаточное звено от нынешнего поколения к грядущему. И эта установка во многом сохраняется в тех нынешних социальных структурах, где человек беден, бесправен и лишён нормального развития. Из-под неглубоких наслоений «цивилизованности» легко проступает древнейший архетип человека со снятой личностью, ущербного, ни в чём не реализованного существа. В подавляющем большинстве наши земляки-украинцы таковыми и являются последние двадцать лет. Им не за что любить жизнь и себя в ней. Остаётся лишь геройски умереть, то есть пройти инициацию и возродиться в ином качестве. Может быть, это единственный путь к самоутверждению для зачумлённого бедняка: хоть по смерти стать известным, удостоиться фотографии на брезентовой стене и свечи в баночке! А быть может, надежда на «беспечальный мужицкий рай», где, по словам Александра Грина, «хлеб, золото и кумач»… Ради этого — вдали от дома, от семьи месяцами терпят холод и грязь в палатках, съедающий лёгкие дым горящих шин; смиренно принимают пули снайперов. Сам майданный хаос — внешний круг ада, первый рубеж личностного преображения.
Вот ещё одна характеристика инициации: «Выход за пределы замкнутой территории, освоенной общиной, приравнивается к смерти». Да, есть и другое, достаточно важное: политические, чисто « земные» мотивы пребывания на «майдане» (правда, каждую неделю другие); внушаемая негодяями-вожаками ненависть к выдуманному, демонизированному врагу, начиная от законного Президента Украины и заканчивая несчастным, брошенным на растерзание «Беркутом»; наконец, просто деньги из зарубежных источников, куда большие, чем те гроши, что «активисты» получали за рутинный труд, а тои в виде пособия по безработице, в родных Стрые или Калуше… Есть другое, внешнее. Но главное — в глубине души, у корней подсознания. Состояние человека, которому остаётся только одно: пожертвовать никчемной, нищенской жизнью ради посмертного превращения в героя и мученика; выйти с дубинкой, с бутылкой горючей смеси «за пределы замкнутой территории, где он сажает лук и не моется пятый месяц, и погибнуть в бою. «Активист» сам не знает, за что кладёт голову, — ведь никто из интеллектуалов (за ненадобностью!) не удосужился чётко сформулировать доктрину «майдана». Бог весть, умирает ли он за демократию западного образца, или за некую шароварно-вышиваночную утопию, где он пройдёт «газдой», а ему в пояс будут кланяться покорные «неукраинцы»… В общем, за что-то маняще-расплывчатое — и, в конечном итоге, за беззаботную посмертную жизнь.
Портал, ведущий в царство мёртвых, в чёрное беспросветное замогилье, — вот что такое, по большому счёту, озарённый сотнями кладбищенских свечей киевский «евромайдан». Недаром безвестные живописцы — надо сказать, столь же талантливые, сколь и болезненно-извращённые! — украсили его полотнами (досками?), где среди месива разложившихся трупов восседает дитя-антихрист с маузерами или позирует, опираясь на черепа, батько Махно, здорово напоминающий южноазиатского бога смерти Яму. Художники, как всегда, уловили суть происходящего; учуяли, откуда идёт приток разрушительной энергии на изуродованный Крещатик…
А ведь это продолжается давно. Очень давно. И, возможно, весь украинский национализм, бесплодный, построенный на реальных и мнимых исторических обидах, на зависти к более благополучным народам, предпочитавшим работать, а не искать врагов, — весь он держится на некроэнергии из подземных горизонтов?.. Вспомнить хотя бы:
Ще не вмерла Україна, ні слава, ні воля,
Душу, тіло ми положим за нашу свободу…
Станем, браття, в бій кривавий…
З домовини кличуть нас на святеє діло…
І згадаймо славну смерть лицарства-козацтва…
Это из начального текста Павла Чубинского, на основе которого был позднее написан гимн Украины. В общем, короче говоря,
Выйдешь в море — трупы плывут…
Николай ЗАЙЧЕНКО